Пьеса Федерико Гарсии Лорки «Дом Бернарды Альбы» — классика, одна из самых любимых театрами пьес. Ее ставят с момента создания, баз малого лет 80. История о пяти сестрах из испанской деревни, которым мать по случаю траура по отцу запретила восемь лет выходить из дома. Ну как почему? Потому что траур. Потому что она тут главная. Что непонятного?
Лорка выступает открытым феминистом. Поэтично, с надрывом он рисует женские страдания в заточении, дикость средневековых социальных устоев и воспевает право женщины на свободу и любовь. И на свободную любовь.
Что может быть архаичнее в XXI веке, чем история о деревенских женщинах, которым запрещено выходить из дома? Мы спросили об этом у режиссера Дарьи Догадовой.
«Я хотела наконец поставить эту пьесу так, чтобы она мне понравилась. Я не видела ни одной удачной постановки. Для меня это очень живая трагическая история, и неважно, что дело происходит в Испании в XVIII веке. Я хотела рассказать о любви. В том числе о деспотичной, надломанной, больной любви матери, ее решении уберечь девочек от страданий и травм. Это жизнь. И этот родительский вопрос актуален сейчас, я уверена. Разве нет доминантных мам?»— отвечает Дарья Догадова.
Бернарда Альба, мать и хозяйка дома. В главной роли — заслуженная артистка России Татьяна Каменева
Бернарда Альба в исполнении Татьяны Каменевой — не то что доминантная мама, это каменное изваяние. Черная статуя с прямой спиной, которая говорит низким мужским голосом. Не говорит, а отдает приказы. Правила простые: сидеть дома. Пока я жива, в этот дом и ветру не будет доступа. На мужчин запрещено даже подглядывать в щелочку.
Мир на сцене кинематографично красив (художник-постановщик Ольга Смагина, художник по свету Дмитрий Зименко). Построена графичная и суровая черно-белая картинка. Пластический и цветовой рисунок спектакля настолько укомплектован символами, что можно догадываться о происходящем, даже если лишить всех героинь реплик, и пусть себе молча двигаются под плач скрипок и всхлипывания испанских гитар.
Черные деревянные ворота, больше похожие на двери стойла для норовистых кобылиц. Черный дощатый пол, черный провал за домом, черные одежды героинь. Монолитный траур. Единственная яркая деталь — красный веер у младшей из дочерей, юной Аделы (мать велит его немедленно выкинуть).
В роли Аделы — Анастасия Аляева
Так 20-летняя Адела с первых минут дает знак, что она бунтует. Ее веер как красная тряпка, вызов этому обреченному дому. Другой заметный протест — явление безумной старухи с длинными распущенными седыми волосами, в белой прозрачной рубахе. Это мать Бернарды и бабушка девочек. Она пожизненно заперта в сарае по причине своего сумасшествия. Собственно, они все заперты.
Белого же цвета домашние сорочки под траурными одеждами у девочек. Они будут срывать душные черные платья, как будто срывают путы, которые их связывают по рукам и ногам. А под белыми сорочками — изумительное: тугие корсеты с кольцами на спине, точно такими же кольцами, как на воротах дома. Сексуально и насильственно одновременно.
Сценография «Дома Бернарды Альбы», такая ясная и сильная в деталях, завораживает и заставляет физически почувствовать такой далекий по фабуле сюжет. Ум отчаянно не понимает, что за крепостное право торжествует на дворе и зачем про это смотреть.
Безумная бабушка тоже ищет мужчину и любовь, как позже выяснится
И вот в таком сумрачном мире, изолированном от соблазнов и страстей, девам предстоит как-то выживать.
Каков главный соблазн для женщин взаперти? Конечно, мужчина. Он тут есть (не в доме, а в спектакле). Единственный герой мужского пола за все два действия не произносит ни слова. Он не наделен ни одной чертой характера, ни одним отличительным личностным признаком. Потому что это не имеет никакого значения. Он — носитель гендера. Фактурный, полуголый, никакой.
Мужчина в мире Лорки — это некое существо иного пола, от которого исходит запах запретного: страсти, свободы, любви. Как вам такое?
Если разобраться, это парень с весьма сомнительными морально-нравственными ориентирами: он собирается жениться на старшей из сестер, потому что та богатая наследница, а соблазняет между тем младшую — порывистую и чувственную Альбу. Но девушкам в этом доме абсолютно нет дела до его человеческих черт. По версии Лорки и Дарьи Догадовой, женщины теряют разум от отсутствия мужчин. Для них мужчина тождественен и женскому самоутверждению, и счастью в личной жизни, и освобождению от власти матери.
Мы видим, как бьются о дощатые ворота эти милые мордашки: подсмотреть, как мужчины возвращаются с работы! Какие унижения терпят от матери, которая тут просто монстр: не сметь! не подходить к окнам! запереть ворота! не воображайте, что выйдете из мой воли!
В роли одной из сестер, Мартирио, Антонида Гагарина
Мужчина у режиссера Дарьи Догадовой — еще и первородный грех. Зеленым яблоком соблазняет Пепе девушка Адела. Зеленое яблоко чистит ножом еще одна из сестер, Мартирио. Зеленые яблоки — единственная пища, которая присутствует в черно-белом неживом пространстве. И женщин в доме сотрясает эта запретная греховная тяга к мужчине, буквально сводит с ума.
«Ведьмы!» — говорит о дерущихся сестрах служанка. «Да просто женщины без мужчин», — вздыхает служанка постарше.
Так дерутся сестры, так мать поливает их водой, как сцепившихся собак
Приемы коммуникации матери с дочерью (которой 39 лет)
Сама сцена первого секса (хореограф Мария Грейф) выстроена в лучших традициях современного танца. Ни оттенка пошлости, все очень нежно. Легкая, как пушинка, Адела (Анастасия Аляева) в руках Пепе (Антон Дмитров) — просто игрушечная. И вот мужчина оставляет ее одну переживать конвульсии — и возвращается с косой. И танцует вокруг нее с этой косой странный смертный танец. Ты этого хотела, юная дева? Вон он я, пришел.
История о поиске выхода из сумрака, об освобождении от власти матери, о протесте против заточения на малой сцене Театра драмы разворачивается как трагедия. Мало того, что жизнь в неволе противоестественна и неотвратимо сводит с ума, так и освобождение не несет ничего, кроме нового горя.
Маленькая Адела, сбросив тесный корсет и жесткие ботинки, босиком, схватив чемодан, бежит из дома. Надевает сама себе фату (наверное, выкрала у старшей сестры, как и жениха). И в этой длинной белой фате становится вдруг похожа на свою безумную бабушку с седыми волосами ниже пояса. От этой нечаянной рифмы жутко и горько. И нет, рифма совсем не нечаянная.
Бежит прямиком на свою погибель.
Адела решилась на побег
Выход из душного дома — только в безумие или в смерть. Женщина обречена либо биться, запертая в условностях и социальных ограничениях, либо сходить с ума от этих рамок, либо ненавидеть всех и себя, либо бежать и там сгинуть от жестокости мужчин, которые и есть воплощение внешнего мира. И стремятся девочки не на свободу от матери, а в новую неволю — под власть мужчин. В этом весь их пафос, порыв и устремленность.
Жутко, печально и очень красиво.
Этим танцем Аделы в черном проеме ворот с летящим в невесомости перышком, которое она поднимает одним дыханием, начинается спектакль. Им же и заканчивается. Лиричная, мастерски выписанная, поэтизированная история о том, как невозможна ни женская свобода, ни обманчивая любовь. По очереди плачут скрипки и испанские гитары. Особенно испанские гитары, всегда танцующие, празднующие чувственность, здесь звучат сдержанно и печально, не давая страсти прорваться.
Пожалуй, описанный сюжет архаичен на столько же, на сколько по-прежнему имеют над нами власть древние законы. Древние, как библейское яблоко.
Бернарда Альба как символ запретных чувств и несгибаемых скреп