Для режиссера Данила Чащина «Номер шесть» — уже вторая работа в челябинском драматическом театре. Знаменитая повесть Антона Чехова, главным местом действия которой становится палата для душевнобольных в провинциальной больнице, стала основой для подчеркнуто театрализованной, визуально потрясающей истории о том, что каждому уготовано его личное чистилище.
«Палату № 6» ставили и экранизировали много раз, и постановщику Данилу Чащину, несомненно, пришлось искать новый поворот темы. Выбор режиссера из Москвы пал на форму драмы с элементами абсурда, о чем зрителя и предупреждает программка к спектаклю. Внешне «Номер шесть» представляет собой подчеркнуто театрализованную, визуально насыщенную, без единого, даже секундного провисания действа постановку. Это идеально смонтированный клип — так больное сознание (наверное) бесконечно вертит перед внутренним взором цепь событий, которые привели к распаду и краху.
«Палату № 6» ставили и экранизировали много раз
Антон Чехов написал повесть о человеке, который профессионально и душевно выгорел. Доктор Андрей Ефимович Рагин, главный врач провинциальной больницы, утрачивает веру в то, что людей можно и нужно спасать, лечить. Вследствие утраты сострадания к людям он проникается мизантропией, апатией и в конце концов становится очередным пациентом палаты № 6 в собственной больнице — там, где лежат душевнобольные. К сценической постановке текст Чехова адаптировала известный драматург Юлия Поспелова.
Доктор Рагин становится очередным пациентом палаты № 6 в собственной больнице — там, где лежат душевнобольные
Данил Чащин и художник Максим Обрезков тщательно, подробно показывают, как циник пытается закрыться от чужой боли, а потом сходит с ума. Этот поток чужой боли, до скрежета царапающий душу здорового человека, должен ощутить и зритель, и постановщик задействует для этого все возможные ресурсы. На сцене — натуральная психушка: черные провалы, ослепительная иллюминация; звуки, будто из дробильного цеха или из недр перемалывающей зерна кофемашины. Герои — в поросячьих масках, темных одеяниях — стенающие, зовущие, просящие облегчить их страдания. Жизнедеятельность в провинциальной больнице похожа на ад так сильно, что даже странно, почему в палате для душевнобольных оказалось всего-то пять пациентов — Моисейка, Плакса, Солдат, Громов и Паралитик.
Жизнедеятельность в провинциальной больнице очень похожа на ад
Режиссер проделал огромную, скрупулезную работу — собрал чуть ли не всю труппу театра и выстроил пульс спектакля так, чтобы в нем не пропала даром ни одна секунда. Это только кажется, что на сцене, как в палате для душевнобольных, царит какой-то хаос. На самом деле, все это — тщательно просчитанный ритм, с правильно расставленными акцентами. Вот бьется в истерике несчастный еврей Моисейка, помешавшийся после пожара, вот о своей мании преследования рассказывает бывший судебный пристав Иван Дмитрич, а вот уже и на Рагина надевают смирительную рубашку. Путь от лечащего врача до сумасшедшего — всего-то два часа. Вы думаете, что живете и что-то делаете, а по вам, оказывается, уже психушка плачет.
У спектакля тщательно отлаженный ритм, совершенно не похожий на хаос в сумасшедшем доме
Разумеется, палата № 6 — это усредненная модель личного чистилища для отдельно взятого человека. У каждого свой ад — эту мысль на разные лады проговаривали практически все крупные писатели и мыслители. «Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет», — эти слова Марка Аврелия доктор Рагин повторяет в течение действа несколько раз. Однако его отрицание боли приводит к помутнению рассудка — что поделать, доктор не справился с реальностью. «Номер шесть» — своего рода предупреждение: отказываясь от проживания чувства, легко утратить связь с действительностью. И нет на свете человека, который бы не находился в группе риска.
Палата № 6 — усредненная модель личного чистилища для отдельно взятого человека
Тем не менее, режиссер не делает из этой истории дистиллированную, чистую драму — всякое событие, даже трагическое, в его мире абсурдно, оттого и смешно. Был врачом и стал пациентом — разве не повод улыбнуться? Разве не причина расслабиться и вволю похохотать над собственными самомнением и кажущимся величием? По ходу спектакля Чащин то и дело включает то Эминема и Скайлар Грей с их «I need a Doctor», то «Ты мне веришь или нет» Рыбникова, то «Twenty One Pilots», а в финале врубает жизнерадостную «Crazy» Гнарлса Баркли. И зрители, облегченно смеясь, устраивают овацию.
Режиссер насыщает спектакль юмором, и история не выглядит беспросветно мрачной
Появление такого спектакля в репертуаре челябинской Драмы, на наш взгляд, свидетельствует о важном событии — этот театр окончательно разделился на два измерения. В одном — классические зрительские постановки типа «Аферы по-французски», «Земли Эльзы», «Мнения сторон» или «Старшего сына». В другом — смелые, авангардные эксперименты вроде «Убийцы» (того же Чащина), «Алексея Каренина» или «За чертой» по произведениям Киплинга. Это настолько разные по стилистике, пластике, коммуникации со зрителем вещи, что сложно поверить, что создаются они под крышей одного театра. Впрочем, это личная история труппы и руководства Драмы. А вот жителям Челябинска, которые любят театр, в связи с этим несомненно и очевидно повезло.