«Шинель» по пьесе Аси Волошиной, поставленная Денисом Хуснияровым в Челябинском драматическом театре имени Н. Орлова - удачный пример того, как экспериментальность и необычность постановки могут вписаться в пространство традиционного драматического театра, оживить его и даже несколько взбудоражить.
Денис Хуснияров закончил режиссерский курс Семена Спивака в Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства. После стал режиссером камерной сцены Театра на Васильевском. Здесь помимо творческой реализации и поиска своего стиля Денису Хусниярову приходится соответствовать сложившейся и довольно консервативной репертуарной политике. При этом режиссеру не чужд дух эксперимента. Правда, экспериментировать пока удается только на альтернативных площадках типа Новой сцены Александринского театра и лабораторий.
Прогулки по воде
Нереалистический сценический мир спектакля «Шинель» окружен бездной тьмы, из которой зрители наблюдают за происходящим. Создатели постановки переносят их из Челябинска в параллельное метафизическое и, возможно, даже метапоэтическое пространство. Загадочности добавляют вибрирующее, движущееся отражение воды на потолке и, собственно, сама водная гладь, которой заполнен поворотный круг сцены (художник-постановщик Николай Слободяник, художник по свету Евгений Ганзбург).
В этой огромной питерской луже плавают калоши. В ней же в течение спектакля передвигаются, бегают и даже танцуют персонажи. Вода обрушивается на них и сверху в виде дождя, снега. Все это вместе с лиричной, проникновенной музыкой (композитор Виталий Истомин) создает не только питерскую атмосферу, но и усиливает ощущение грусти, тоски, безысходности. Вдруг вспоминается Бродский: «...слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся...». И гоголевский сюжет превращается в трагедию вне времени и эпохи.
Повесть Н.В. Гоголя «Шинель» драматург Ася Волошина взяла только в качестве основы. Ее пьеса насыщена отсылками к другим произведениям Николая Васильевича («Невский проспект», например), «Медному всаднику» А.С. Пушкина, к текстам Андрея Белого и Александра Блока о Петербурге. Сперва на сцене появляется неразлучная весь спектакль тройка персонажей, обозначенных в программке ведьмами. Они напоминают никогда не унывающую свиту Воланда из булгаковского романа, то превращаются в шекспировских ведьм-сестер. Правда, играют их в спектакле мужчины - Александр Бауэр, Владислав Коченда и Степан Арефьев, который недавно заменил в этой тройке Михаила Гребня. Тот, в свою очередь, был введен на роль Акакия Акакиевича вместо Владимира Зайцева. Вместе с вводом изменился и спектакль. Персонаж Владимира Зайцева был беззащитным, трогательным, чуть ли не сказочным, вызывающим желание пожалеть, защитить. У Михаила Гребня это образ в большей степени отчаянного, потерянного, несчастного человека.
Без шинели Акакий Акакиевич теряет свою внешнюю принадлежность к XIX веку. В своей помятой, затасканной рубашке и мешковатых серых брюках персонаж Михаила Гребня становится уже как будто нашим современником или человеком из недавнего советского прошлого. Немного неровной походкой он бредет по щиколотку в воде, словно пьяный от отчаяния, жизненной неустроенности, внутренней несобранности. Дыры в его старой шинели словно пробоины в израненной душе - тусклой, неслышной и невидимой.
Изъясняется Акакий Акакиевич одними и теми же короткими фразами, перечислением букв древнерусского алфавита, междометиями. Ровно как Эллочка Щукина Ильфа и Петрова, только в десятки раз трагичнее и ничуть не иронично. Чуть ли не самая длинная и часто повторяемая им «фраза»: «Живите! Мыслите! Слово! Твердо!» Скудный словарный запас, изъяснение восклицаниями делает его еще более жалким, бедным духовно и в то же время трагичным. Эта трагичность возвышает его с позиции жертвы и беззащитного страдальца до безвинного мученика.
«Зачем вы меня обижаете?» - кричит Акакий Акакиевич, когда ведьмы, которые весь спектакль принимали разные обличья и искушали его, в итоге лишают главного счастья - новой шинели. И действительно - зачем? В чем его вина? В том, что он недалек и слаб? В том, что живет в городе, мрачная среда которого не питательна для жизни, но, простите за каламбур, испытательна? В городе, пронизанном сплином, неустроенностью, а главное - несправедливостью. В стране, где власть имущие «значительные лица» (одно из таких «лиц» играет Алексей Мартынов) не слышат и не видят народ, от власти этой страдающий. Тем трагичнее и мучительнее звучит предсмертный крик Акакия Акакиевича: «Прости меня, Господи!» За что он просит прощения? За то, что просто был и мечтал о «подруге-шинели»?
Господь не простит и не спасет его. Тогда дух погибшего Акакия Акакиевича явится в финале спектакля в виде огромной видеопроекции, которая постепенно будет заполняться морем алой крови, и произнесет страшный текст, смысл которого уже не доходит до сознания. Видишь только искаженное лицо и неприятно вздрагиваешь, невольно вспоминая Большого Брата Джорджа Оруэлла. Увеличенное на экране лицо Михаила Гребня пугает подвижной мимикой, искаженной гримасой и одновременно уставшим, отчаявшимся, не меняющимся, немного с поволокой взглядом.
Трагическое отсутствие
Акакий Акакиевич в спектакле Дениса Хусниярова лишен возможности испытать любовь. Мать его умерла, когда он был младенцем. Ни жены, ни подруги у него нет. Вернее, есть - подруга-шинель. У него есть «идея шинели». Это одновременно и идея счастья, и идея недостижимой любви, невозможности испытать простое человеческое тепло и принятие.
Все женские роли в спектакле исполняет Екатерина Девятова. Исполняет страстно, объемно, истово, отважно и красиво танцуя в холодной воде в одном исподнем (пластические сцены ставила хореограф, артистка Челябинского театра современного танца п/у Ольги Пона Мария Грейф). Потом актриса перевоплощается в жену вечно нетрезвого портного Петровича - создателя шинели-мечты и одновременно шинели-погибели (Николай Ларионов). В этой роли она стремительно меняет образ, из ведьмы превращаясь в любящую жену. После Екатерина Девятова неожиданно появляется в образе квартирной хозяйки Мавры, согбенной старушки, которая, кажется, единственная в этом страшном мире и принимает Акакия Акакиевича со всеми его странностями. А, может, даже любит. Ведь это она пойдет просить за него значительное лицо. Но не будет услышана...
В одном из интервью Денис Хуснияров утвердительно ответил на вопрос о том, действительно ли события, ставшие сюжетом постановки, с тем же успехом могли произойти не в Петербурге, а, скажем, в Челябинске. С одной стороны, с этим сложно согласиться, потому что очень уж точно передан в спектакле мрачный, страшный, убийственный и мистический дух нефасадной северной столицы, а не какого-то другого места. С другой стороны, согласиться просто. В спектакле прослеживается неявная... не мысль даже - ощущение незащищенности человека в своем государстве, отсутствия родины. Николаевская ли, дореволюционная или путинская Россия, Советский ли Союз - всё одно. Везде это трагическое отсутствие чего-то жизнеполагающего, жизненно важного, не поддающегося выражению словами... Любви?
Горькое послевкусие оставляет «Шинель» Дениса Хусниярова. И после спектакля ужасно хочется эскимо, которым в какой-то момент ведьмы угощают Акакия Акакиевича. Или уж сразу шампанского, которое они же распивают из жестяных кружек незадолго до гибели главного героя.
Фото Александра СОКОЛОВА
