Челябинский театр драмы имени Наума Орлова

Лилия Бокарева, актриса Челябинского государственного академического театра драмы им. Наума Орлова, 13 июня отметила 90-летие. Заслуженная артистка России почти 70 лет выходит на сцену, 55 из них — в Челябинске. Она мастер психологического театра — возрастных и характерных ролей. Лилия Нестеровна рассказала «Русской планете» почему она не стала покорять ленинградскую сцену, какая роль далась ей сложнее всего и чему она научилась у знаменитого режиссера Наума Орлова.

– Лилия Нестеровна, когда вы заболели театром?

– Моя сумасшедшая театральная жизнь началась с третьего класса. Мы с семьей жили в Свердловске, и я систематически посещала спектакли местного ТЮЗа. Однажды сижу на спектакле «Дон Кихот», по задумке режиссера на сцене была огромная книга, страницы переворачивались и менялись сцены. Вдруг из задней кулисы на сцену вышли красивые нарядные актрисы. Я была совершенно заворожена ими. Подумала, что вырасту, и обязательно узнаю, что там за шторкой. С этого момента я мечтала играть в театре.

– 22 июня 1941-го началась Великая Отечественная война. Вам тогда было 15 лет. Война не помешала вам учиться?

– Нет. В войну я все равно продолжала заниматься. Скажу, что она даже помогла мне вырасти творчески. Ведь к нам эвакуировали лучшие столичные театры, приехали великие актеры, и они все и в спектаклях играли, и кружки организовывали. Я с удовольствием ходила на выступления МХАТа. А в 1944 году у нас открыли Уральский театральный институт, в который я без труда сразу же поступила. Потому что подготовка была, я не боялась сцены. На первом курсе еще успевала ходить в госпитали, читала раненым книги, закончила курсы медсестер, делала перевязки, массажи солдатам.

– Как родители отнеслись к вашему выбору профессии?

– В нашей семье никогда не было актеров. Родители — простые рабочие. И вот, когда мама узнала, что я поступила в театральный, она разгневалась и закричала: «Отец, ты слышишь, она будет артисткой! Да ты знаешь, что такое артистка? Это проститутка! У тебя никогда не будет семьи, не будет дома, ты будешь нищая». Почему она так думала, я не знаю. Но папа меня поддержал.

Позже я маму пригласила на свой спектакль, уже дома она заплакала и попросила прощения, сказала, что я хорошо сыграла. Я ей ответила, что она ошибалась насчет моей профессии. У меня есть дом — это театр, у меня есть семья — прекрасный муж и сын.

– Вы свою театральную карьеру начинали в оперетте, почему не продолжили?

– Да, после института я работала с мужем в оперетте Музыкального драмтеатра закрытого города Свердловск-44, сейчас это Новоуральск. И вот театр поделили на драму и оперетту.

Режиссер настаивал остаться в оперетте. Я отказалась, потому что в драме сердцем болеешь, переживаешь с героем, а в оперетте этого нет. И финал там известен: полюбили друг друга и запели дуэтом. Это не мое.

Вскоре и вовсе пришлось переехать в Ленинград. Муж, Слава, был актер и решил выучиться на режиссера в северной столице. И вот я спрашиваю у него: «Ты учишься, а я что буду тут делать?» Он предложил мне пробоваться в театры. Я встала в позу, обиженно сказала, что ведущая артистка была, и не буду ходить на пробы. Но если честно, я испугалась. Творческая среда трудно принимает «пришельцев».

– Чем все занялись?

– Славин сокурсник пригласил в театр Балтийского флота. Год я там проработала, пока муж не закончил аспирантуру. В 1959-м возник вопрос, оставаться ли нам в Ленинграде. И как раз знакомый режиссер получил эстонский театр, и позвал к себе в Эстонию работать в труппу Московского театрального института. Через два года по семейным обстоятельствам пришлось вернуться домой в Свердловск, родители настояли, чтобы мы ближе к ним были. Слава поехал в Москву получать театр, там раньше была всесоюзная биржа труда. Случайно встретился с челябинским руководителем театра, который нас к себе позвал, мы согласились. Так, в 1961 году мы приехали в Челябинск.

– Как вас принял челябинский театр?

– Меня сразу ввели в военный спектакль «Океан». Дали эпизодическую, но очень яркую роль Ляли — девицы, которая устраивала свою личную жизнь с моряками. И вот когда я играла, вся труппа выстроилась за кулисами и наблюдала за мной, интересно было, что это за артистка из Эстонии к ним приехала. Я это видела, очень сосредоточилась и все блестяще получилось. Аплодисменты посыпались из зала. Потом узнала, что на том эпизоде никогда зритель не рукоплескал. После этого самая главная артистка театра, которую боготворили, поздравила меня с дебютом, а труппу — с тем, что у них появилась я.

– Фаина Раневская говорила: «Я не признаю слова “играть”. Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно». Вы согласны с ней?

– Она совершенно права! Это, кстати, моя самая любимая актриса я преклоняюсь перед ней, она по духу очень мне близка. У меня ведь школа МХАТовская. Руководитель курса в институте был учеником Станиславского. Он нас только этому учил жить на сцене как в жизни, работать только сердцем и душой. И главный режиссер челябинского драмтеатра Наум Орлов тоже этому учил.

– А в какую роль вжиться было сложнее всего?

– О, их много. В пьесе я как-то сыграла фронтовичку, жену генерала. И вот там в одном эпизоде нужно было с возмущением ему крикнуть: «Как стоишь? Пузо подбери!» Наум Юрьевич мне говорит, представьте, что вы медсестра на фронте и случилось так, что вам пришлось вести в атаку солдат. Когда я это сделала, у меня действительно эмоционально все сдвинулось с места и сцена прекрасно пошла.

– Говорят, вы были музой Наума Орлова, а как вам с ним работалось?

– Прекрасно! С 1985 года я официально пенсионерка. И вот захожу к нему и говорю: «Ну что вы меня отпускаете?» А он мне: «Лиля, пока я в театре, работайте спокойно». Не отпустил на отдых. И сама я, честно говоря, не хотела расставаться с театром. Лишь последние несколько лет уже редко выхожу на сцену. Здоровье подводит, ноги перестали слушаться, и слышу с трудом. Да и репертуара подходящего нет, сейчас все старухи бегают, прыгают, а мне это не по силам. Их играют молодые.

– Вам столько текста приходится учить наизусть. Не устаете?

– Вот что-что, а с памятью у меня все в порядке! Бывает даже, что во время игры партнер что-то подзабудет, а я его выручаю, и даже зритель этого не замечает.

– Есть ли работы, которыми вы остались недовольны?

– Да все. Я очень самокритична. Не было такого, чтобы я сказала: «Ой, как я хорошо сыграла!» Кажется, что чего-то не хватает, что-то не сделала так, как нужно. Хорошо, что я не снимаюсь в кино (смеется).

– Почему?

– Там уже ничего не исправить. А в театре каждый раз, выходя на сцену, можно это сделать.

– Было ли такое, что роль вам не нравилась?

– Нет! Все роли меня радовали, потому что я обожаю свою профессию. Бывает, смотришь приказ на доске, список утвержденных ролей. И идешь домой, достаешь книги, читаешь. Каждую роль досконально изучаешь. Иначе это будет пустой звук.

– Как вы считаете, удается ли вам роль матери, жены, бабушки?

– Сложно сказать. Я всю себя посвятила театру, но единственному сыну старалась максимум внимания уделять, он около меня был все время — я на сцене пела и плясала, а артисты его за кулисами на руках качали. С мужем 53 года в счастливом браке прожили, ни разу не поссорились. Полное взаимопонимание было. Внуков, правнуков очень люблю, а они меня.

– Каким видите театр будущего?

– Это совсем другой театр, на сцене будут сплошные эксперименты, кто на что горазд. Однажды у нас спектакль был, на сцену вышел актер — совершенно голый мужчина. Все были потрясены. А потом, смотрю, это стало нормой. Я такие эксперименты не понимаю.

– Как вы оцениваете прошлое?

– Чем старше становишься, тем быстрее летят годы, и тем больше не успеваешь жить. Так многое хотелось сделать, но жизнь коротка. Хотелось бы, конечно, еще играть. Я ни о чем не жалею. Считаю, что жизнь удалась, я счастливый человек.